леди исчезает

Сквозь мороз и снега в родной городок едет оперная дива, чтобы припасть к родным осинам и с вердиевскими страстями предаться ностальгии. На пару часов. Но родимый город хватает диву в охапку и начинает душить в своих крепких объятиях. А когда устает душить, накрывет белой хмарью, заливает самогоном, развлекает неопалимыми елками, красит «интимным суриком», играет в жмурки и жмуриков.
Всю эту экзальтированную, преувеличенно театральную, местами отчаянно фальшивую какофонию вроде бы смотреть совершенно невозможно. Но
Как-то так получилось, что это все про то, что здесь было, есть и будет. Про эти вот унылые равнины, где вечно идут белые снеги, где зима без конца и без краю, где теряется и исчезает все живое. Где одинокий голос человека, даже если это оперное меццо-сопрано, бесследно растворяется в хоре безликих матрешек. И нет никакого спасения. И Юрьева дня тоже нет. И не будет.

леди исчезает

Сквозь мороз и снега в родной городок едет оперная дива, чтобы припасть к родным осинам и с вердиевскими страстями предаться ностальгии. На пару часов. Но родимый город хватает диву в охапку и начинает душить в своих крепких объятиях. А когда устает душить, накрывет белой хмарью, заливает самогоном, развлекает неопалимыми елками, красит «интимным суриком», играет в жмурки и жмуриков.
Всю эту экзальтированную, преувеличенно театральную, местами отчаянно фальшивую какофонию вроде бы смотреть совершенно невозможно. Но
Как-то так получилось, что это все про то, что здесь было, есть и будет. Про эти вот унылые равнины, где вечно идут белые снеги, где зима без конца и без краю, где теряется и исчезает все живое. Где одинокий голос человека, даже если это оперное меццо-сопрано, бесследно растворяется в хоре безликих матрешек. И нет никакого спасения. И Юрьева дня тоже нет. И не будет.