"Листомания" (1975). Phallus song

бонус-трек

( все идет по плану )

досадно
что "Лучший город Земли" звучит в чудовищной старперской оранжировке



а вот тут так, как надо

http://download.sovmusic.ru/m/bestcity.mp3

единственная советская песня в моем айподе

Первым был атакован венгерский роман - о чести, предательстве и судьбах родины. Актуальный как зубная боль.

В это же время Зиглинда встретила Зигмунда и сразу поняла: он - то, что надо. Только вот муж Хундинг оказался сильно недоволен.

Следующий роман - американский - про муки творчества и оковы избранничества. Тоскливый как вялый хуй.

Вотан было поддержал внебрачного сына, но тут появилась Фрика и быстренько обяъснила, кто в семье главный. Зигмунда сослали в Валгаллу. Навечно. На прощанье ему помахал мечом Хундинг.

Дальше - роман испанский. Точнее, галисийский. Война, любовь, кровь - все как положено. Давно забытый магический реализм снова в строю. Не беда, что вязнет и скрипит. Зато - о вечном.

Брунгильда хотела быть конструктивной оппозицией и защитить если не Зигмунда, то хотя бы красавицу Зиглинду, но папе Вотану это сильно не понравилось, и он отправил строптивую дочь в долгий сон. До появления прекрасного рыцаря на белом коне.

Последним оказался польский роман - жирноватый и дурковатый, но живой. Во славу всех мистификаторов и циников ниже среднего роста - от Поланского до Косинского.

[в воскресном концерте участвовали: мути, доминго, майер, эстерхази, делилло, ривас, гловацкий]

о дайте, дайте мне
не дают

у Марты Аргерих случился внеплановый пмс, и она застряла в Брюсселе
на подмогу был призван стойкий музыкальный солдатик Плетнев, справившийся с первым концертом Бетховена с обычным блеском. звонким и бессмысленным. что необычно
японский оркестр поразил своим самурайством: железная исполнительская дисциплина, хорошо дозированная страсть, послушная господину-дирижеру воля
не хватало только финальной сэппуки после "Шествия на казнь" из Фантастической симфонии
Берлиозу бы понравилось

Воскресное ассорти шуберт-кейдж-григ-барток немецкого производства оказалось не изящной бесполезицей , а вполне радикальным и тревожным опытом. За стеной тучная клака жирно хлопала Ананиашвили, томно перебирающей долгими ногами, а в бетховенском зале Цеетмайр-квартет яростной форелью взламывал лед простоты и традиции
Кронос*, холодно пожирающий звуки, таки дождался своего зевса, чтобы заслуженно кануть в тартаре забвения

# # #

"Похождения повесы" - легкая и изобретательная фантазия чудесного Чернякова. Стравинский забавен и изящен как глюк, привидевшийся слегка вспуччиненному россини. Если бы еще и пели…

а новая сцена мне понравилась, да
кресла в русалочьих тонах обширны и мягки
обильность сверкающих поверхностей веселит взор
и бакст на потолке.
почти как настоящий

# # #

последнее счастье - Равзат Абдулатиповна Саидова
знойный вид и бартолиновый голос
услышала и немедленно отдалась
та была нежна и внимательна
чуткие и опытные руки творили незабываемое
никогда не было так хорошо
в кресле гинеколога

______________________
*кронос-квартет - самый известный радикальный интерпретатор академической музыки

несмотря на очень насущное и актуальное
очень хочется не забыть вот об этом

в Бетховенском зале Большого – барочный оркестр из Фрайбурга. И не с какими-то там попсовыми вивальди-корелли, а с Фуксом, Зеленкой, Кальдаром и Конти.
Особенно хорош был концерт Яна Зеленки: замысловато организованный, насыщенный звуком и инструментальными дуэтами, почти дуэлями, самая захватывающая из которых фагота и гобоя. Играющие на них тетеньки и стали главными звездами вечера, очень фактурные, стильные, с большим чувством и толком использующие свои губы и руки. Непонятно, в чем больше удовольствия – слушать или смотреть

я бы да
А. была солидарна. как ценитель прекрасного, конечно же

а вот к черту лужка, закисшую личную жизнь, смог, сомнительные перспективы, войны, сопли и прочую дрянь
я вот лучше про оперу

Есть два основных вида постановок Турандот: типа «утка по-пекински» и типа «порвем мао на дадзыбао», т.е. гастронимическо-экзотические и актуально-политические
Большой пошел по второму пути, получилось эффектно-тревожно: величественные декорации заливает холодный свет, огромные «алебастровые» фигуры подавляют копошащиеся темные массы, на страже горизонта – знаменитая «глиняная» армия в стеклопластиковом исполнении.
Турандот здесь - ледяная принцесса, страстно не желающая расставаться с девственностью, а бушующие гомоны направляющая на мирное уничтожение всего живого и беспокойного. Калаф же – тот самый упрямец, который пытается доказать, что любвь+секс и есть жизнь. И вроде все идет именно к этому, и вот уже пробуждающий поцелуй, и вот уже принцесса начинает сомневаться, и... но тут у Пуччини все кончается ( потому что кончился Пуччини), и по традиции энд всегда был хэппи. Но Цыпин и Замбелло пошли другим путем. В момент продолжающихся страстных препирательств Калафа и Турандот на сцену выбегает массовка – вся в белом, и в привычном идиотско-жизнерадостном стиле изображает физкультурный парад. «Цирк» да и только. Если бы одно не. Если бы белый – не цвет смерти.
Т.е.получается, это уже все там, в той самой другой стране, где так вольно. Там - любовь, там - все в белом, там все - молоды и здоровы, там всё – праздник. Там, где нас пока нет

и немного гиннесса
самая эффектная сцена: вынос Турандот в первом акте в полупрозрачном кубе
самое профессиональное исполнение: конечно, Франческа Патане, хотя тембр… бррр, металл про стеклу ( как такое можно захотеть, непонятно. Наверное, это чисто мужское. Тщеславие)
самое большое открытие: исполнительница партии рабыни Лю Лолитта Семенина – голос чудный: сочный, нежный, прозрачный. Абсолютное попадание в образ
самое большое разочарование: трио Пинг-Панг-Понг – умирающие лебедь, рак и щука
самое смешное: танец маленьких наложниц и «половецкие» пляски
самое главное: в Большом можно слушать оперу. В Большой стоит сходить на оперу
Nessun dorma – никто не уснет

опять
опять не случилось полюбить русскую оперу
опять предвкусительное возбуждение разбилось о тяжеловесную страдательность звуков
а ведь казалось бы: Снегурочка, Гергиев, Мариинка – чего ж еще?
увы
Гергиев шаманил и колдовал, но послушный трясущимся рукам оркестр заглушал солистов, Снегурочку стало безумно жалко уже в первых ее тактах , а Гергалову с таким лицом не влюбленного Мизгиря петь, а Макбета, увидевшего надвигающийся Бирнамский лес
а ведь так хотелось
хотелось слияния и экстазу. и чтоб без Скрябина
рядом сидел писатель Сорокин. чего хотелось ему, осталось непонятным – он вальяжно смотрел в потолок
да, не открывается никак задушевный мир русской оперы, не припадается к живительному источнику посконности и духоподъемности
и самое любимое, как и в 10 лет, «половецкие пляски» из «Князя Игоря». С танцами

пела отвергнутая принцесса Буйонская
и в этом была какая-то запредельная кэмповая охуительность

Адриенна Лекуврер пролилась спасительной вальполичеллой на изнуренный весной организм
Я плакала. Нет, практически рыдала, душимая коварным кашлем, и в нервной борьбе рождались слезы. Окружающие принимали их за слезы восторга, т.к. Чилеа, как и положено, был нежнейше-сладчайшим, а Адриенна – страстнокалассной ( спасибо Нелли Миричою)
«Я дрожу, раздираемая сомнениями и желанием, и миг ожидания становится вечностью» - одна из любимейших меццовых арий.
Я как-то услышала ее в исполнении Марины Домашенко, и была готова пойти за этим голосом куда угодно.(И не в первый раз – за голосом. А как-то и пошла. К счастью, недалеко).
Ооо, эти меццо-сопраны, о сиренная Мэрилин Хорн – глубокая, бархатная, упоительная. С правильной меццой можно все. Ей можно все.
А вот вчерашняя Ирина Долженко – неправильная, утомительно-неупоительная. Она была всего лишь обиженно-державна, а ведь надо, надо умирать от желания и пылать от гнева. Это же Чилеа, блин, а не Пахмутова.
Все остальное вчера вставило как надо и куда надо. Даже слишком.
Асфальт – сухой, коньяк – арарат, сигареты – кент, февраль – самый-самый